Стихи 2017

1983-1985 ,1989-1999, 2010-2012, 2013, 2014, 2015, 2016, 2018, 2019

Уходящему году

Выйдешь на берег Гудзона
звать золотую рыбку –
выплывет до горизонта
кит безразмерный, с рыком:
«Старче, чего тебе надо?
Все три желанья исполню:
перемещу в Баден-Баден,
чашей твой дом будет полной,
годы добавлю, естессно,
прикуп, понятно, как в Сочи,
ну, и последнюю «Теслу» –
ты выбирай всё, что хочешь.»

Кит шепелявил и трудно
нёс на спине Мегаполис –
тема из древнего вуду
с дзэнским коаном помесь,
с томом доктрины Блаватской
и с вещмешком Дед Мороза:
только б мечтам исполняться
(рифму читатель ждёт – роза)
без промедленья и вето,
как мыслил Ау-Рабиндо,
хоть и не радует это,
ибо за «старче» – обидно.

12.31.2017

* * *

Памяти Н.Г.

Приметы повсюду: слово, жест, знак,
взгляд, оставленный случайным прохожим,
покатых предметов утренняя белизна
из мягкой декабрьской кожи.

Шаги, следов не оставляющие давно –
лишь шорохи, поскрипывания киношным фоном
к очередному воспоминанию, и всегда оно –
содержание, не ставшее формой.

Четыре декабря спустя, туды-сюды
поглядев, тебя нигде не обнаружить,
только в урне с прахом, откуда дым
никак не выйдет наружу.

12.25.2017

После первого снега

Должно быть, в личных целях дату
зима подобрала для стужи,
пространство чёрного квадрата
изнанкой вывернув наружу.

Застыли сосны под мехами,
Мидас касался их как будто,
как будто им стоять веками,
как пирамидам или буддам.

Теперь на всех один пустырь и
дома, сгрудившись на пригорке,
подобно кораблям пустыни,
спят, крышами печально горбясь.

Им видится прохожий летний,
попавший на мгновенье в кадр,
а дальше, словно в киноленте
засвеченной – опять декабрь.
12.10.2017

* * *

Уже ложится первый снег, как обещали,
Дом повторяя от крыльца до белой крыши,
И выдали осадки
Деревьям голым, что без листьев обнищали –
И, из последних, брошен лист в лесопосадке,
Как подаянье свыше.

Как в манной каше кубик масла исчезает,
Закат растёкся тёплой охрой по простору,
Кусты росли, белея,
И самый белый шевелился, будто заяц, –
Он слился с бледной очевидностью аллеи
И скрылся скоро.

Еще, казалось, первый снег насытит ночью
Мрак глубины со всем её сияньем вместе,
Но всё застыло в полночь:
Вдруг тишина нависла в виде ярких точек,
Луна твердела снежным комом, словно полным
Родился новый месяц.

12.09.2017

* * *

Наслоение неурядиц раздражает, как плохой актёр
на сцене, хотя, казалось бы, плюнь – да и ладно!
Правда, за простой плевок, в райские ворота вахтёр
может не пустить, в ад послав, как в тюрьму – в Таиланде.

За прошедшую осень накопилось проблем и неудач,
по расценкам трагедии, на три полноценных акта,
и я бы страдал, как в сценариях персонаж-богач,
и зрители расходились бы довольные после спектакля.

Если бы не ты, не особенное отношение твоё
ко мне, которое прямо не всегда в драмах называют:
«Подумаешь! – ты сказала, я помню дословно. – Мы вдвоём!
Кто последний в очереди за бедой? Я сегодня за вами.»

И улыбнулась белозубо. Почти сразу за этим наступил
декабрь – родной зимний месяц, время года другое –
и на стол падал снег слой за слоем, и на этот пир
не попали незванные тяготы и осеннее горе.

12.03.2017

Расстрельное

День поздней осени. Растерян,
раскаяньем парк встретит поздним,
и, сдав одежду, все растенья
угрюмо стынут в преисподнем.

Им помнится: в дороге дальней
немая ночь, без птичьих трелей
рассвет – с приказом, свыше данным,
об их немедленном расстреле.

Под грома выстрел, вспышки молний –
Вдруг время года наступает,
Когда, белеса и безмолвна,
Покроет синь пространства память.

Когда тела сугробов павших
Уже не испускают пара –
И между ними ангел падший
Ложится, будто встретил пару.

11.28.2017

* * *

куда пропадают герои снов?
все эти нужные предметы, люди,
ставшие близкими, с которыми вновь
не встретиться, которых больше не будет?
чем завершаются там истории: сюжет
про детей, нашедших твоё портмоне?
про знакомый с детства город Зэд
с ландшафтом, написанным в духе Моне?
все эти ужастики с погоней, с чередой
потерь родных, друзей, незнакомых?
с цветными планетами и яркой звездой,
с оказавшимся на ней твоим домом?
что это было, и каждой ночью зачем
эти встречи, разлуки с чувством сиротства?
От всего человека, возможно, «чел»
остаётся, или «ч», если что-то во сне
остаётся

11.19..2017

Полночь

Дверных проёмов свет истонченный
Зачем-то зрению доверен,
Как будто, временем источена,
Жизнь продолжается за дверью.

Как будто чёрной молью трачена –
Всей вывернутою подкладкой,
Там память, с прошлым неутраченным,
Что светит заполночь украдкой.

И словно ждёт в ночи грядущее
Застывшим на пороге зверем,
Который суть луча, идущего
С начала дней. В конце туннеля.

11.18.2017

Прихожая

Наблюдая
белый плащ, плющом
распластавшийся по стене,
кожанную куртку,
коричнево бликующую утром,
свитер, в чьих рукавах
еще свищет вчерашний
ветер; пальто, накануне
остановившее листопада поток;
затянувший петлю на ручке
входной двери зонт,
повешенный ниже, чем глазок;
обувь, бунтующую под вешалкой,
с туфелькой, покрытой
замечтавшейся замшей,
со шкарами «Тимберленд»
шкуры свиной выделки,
с кроссовками спринтерской
решимости, с широкими тапками
одомашненной очарованности,
с сапогами семимильными
в мелиоративном прошлом,
с ботами на каблуках, словно
на корабельных болтах –
эта часть дома знает, что
форма одежд, обуви, всего,
что бесполо сейчас в прихожей,
оставлена содержанием:
оно приобретает форму, когда
захлопывается входная дверь
снаружи, и теряет форму,
едва захлопывается дверь
изнутри, а между –
пыль ложится, медленно
и незримо, как опадают
миги в песочных часах,
пыль ложится на форму,
фоном оставленную до
лучших времен в прихожей,
и только эта часть дома
наблюдает по ночам, как
в расширяющейся дреме
начинает плавно кружиться
пальто, охватывая воздух
пустыми рукавами, и туфелька
фиолетовым боком всплывает
к белому привидению плаща,
сползающего отрешенно по
эмалевой стене, к заднику
входной двери, на котором
зонт раскрывает павлиньи
длинные спицы и его тень
спускается гипюровой тканью
тишины на боты, чьи
каблуки скользят по почти
засохшей лужице, оставшейся
от капель, нападавших
из-под глазка, после чего
осторожные
изгибы танца бестелесых форм
остаются в границах прихожей,
воспаряясь к потолку и ниспадая
свитерами, куртками, сандалиями,
не убранными с лета, сапогами,
перескочившими коврик у порога,
накидкой с воротником искуственного
меха, случайным осенним пиджаком
канареечного цвета, кружась и
мягко огибая углы и освежая,
как веерами, стены – словно
подчиненные единому такту
отпечатки душ, полые существа,
оставленные хозяевами,
покинувшими их ради других
частей дома, пока здесь
время пылится и пыль
затягивает безответные формы
в темноту, в ее темную материю,
которая сливается, как это
и бывает с черными бальными
платьями, с темнотой пола,
остывающего от жаркого света
потолочной лампы, потушенной
давно, перед тем, как всем,
содержащимся
в доме, предстояло
разойтись
по спальням
и
уснуть.
10.29.2017

Кухня

Помня
каждую разбитую
тарелку, рюмку, чашку
из разных подарочных сервизов;
глубокую кастрюлю, специально
купленную для варки лобстеров
(хорошо – громадных омаров);
фаянсовую супницу, которую
использовали всего один раз,
на поминках деда, отца, вдовца;
мельхиоровую ложку – ею
кормили до года вначале
старшего, а потом и младшего
ребёнка; тяжёлый стол,
раздвигаемый на шестнадцать
человек, а если сесть поплотней,
то и на двадцать; стулья
тёмно-коричневые, с мелкими
насечками на деревянных
сидениях, нанесённых в разном
возрасте детьми-вандалами;
напольные тумбочки и шкафчики
настенные с десятками пивных
разнообразных кружек,
привезённых из путешествий
по странам и континентам; цветы
в горшках и кадках; картины,
сюжетно не имеющие к еде
и поглощению пищи отношения –
эта часть дома чаще других
видит своих жильцов,
слышит своих жильцов,
собирает их на ужины, на
обеды в выходные дни,
на семейные торжества и
по календарным праздникам,
эта часть дома помнит каждого
из них за все прошедшие годы:
как они сидели вокруг стола,
в каком порядке и в каких позах,
о чем они говорили, кто в
это время вставал, отвлекался
на телефонный звонок, уходил
в другие части дома, смеялся
там или падал в кровать,
накрывшись одеялом и
подобрав к животу колени,
поэтому в этой части дома
все они остаются прежними,
поэтому ребёнок, сидя в
детском кресле, плотно
прижатом к столу, пугается
внезапно открывшемуся жёлтому
глазу холодильника напротив,
куда он же лезет ночью, лет
двадцать спустя, чтобы
удовлетворить похмельный
голод; а одинокий старик,
сжав в правой руке стакан
с кефиром, а в левой держа
кружок ржаного печенья,
видит на потолке зеленую точку
пожарного детектора в тёмной кухне
и думает, иронично посмеиваясь:
«вот и она, немигающая моя звезда,» –
и готов загадать желание,
поскрипывая старым ссохшимся
стулом, который в последний раз,
лет пятнадцать назад, проверял
отверткой на прочность в нем
пыльного крепежа. И старик
знает, единственный в доме,
что если сейчас
загадать
желание,
то оно
обязательно
когда-нибудь
исполнится.

10.28.2017

На рассвете

В небе, расширяясь, яблоко надкушенное проплывает
над тополиной рощей, забежавшей на дальний пригорок –
«Эппл» обладает уже такими непредставимыми правами
и технологиями, что добавляет в пейзаж на рассвете город,
строит его инфраструктуру: дороги, мосты, туннели;
площади наполняет памятниками, фонарями, ларьками,
чтобы божьи создания, пробудившись, вставали, ели,
утром выходили на улицы, махали таксистам руками.

Тень, следуя за надкушенным облаком, как простынь
Стягивают со спящего тела, обнажает киборда
разноцветные крыши, монитора росистую просинь –
тень уже слышит ритм города в стуке печатного набора
и пропадает в пригородах, в зазвучавших садах рассвета,
где последние звёзды догорают на поверхностях ягод,
где надкусившая яблоко слизывает с губы сок ранета,
трогает спутника пальцем и неловко ложится рядом.

10.22.2017

Посреди осени

Заботы плотника: под рыжей стружкой
теплей пригорку, хоть скулит под ветром; скользит
рубанок, по краям опушки открыв
узор из оголённых веток.

Стук молотка и визг пилы всё чаще,
и на закате, в бледном свете алом уже
белеют строганные части в лесной
чащобе оголённых балок.

Однажды утром, шелестя по склонам,
падёт покров и выбеляя дали до горизонта
от ближайшей кроны, откроет мир
во всех его деталях.

Равновелик, он познаёт пределы текущего,
грядущего, былого – по завершении
плотницкого дела, как продолжение
плотницкого слова.

10.15.2017

Двенадцать строк

Постороннее шуршание периодически за стеной; ты
лежишь, не знача ночью в одиночестве ничего: «ты не
молчи, – говоришь, – ты еще докажи, что немой», – но ни
глагола, ни ожога, ни колыбельной от Него.

Вот только не засыпать, своего зрения не затереть: «ты
будь уверен, – ему говоришь, – слова не пропущу», «если
захочешь, – всегда говоришь, – хоть точками и тире», – но ни
глагола в ответ, ведь ведает, что ему всегда прощу.

И все-таки веки тяжелы, тем паче я, все-таки, слаб; затем
видишь, как эхо уплотняется в тумане скал, и сразу
за ним – шепот в ритме родных силлаб, строки
самые долгожданные для меня. Пока я спал.

10.12.2017

Любовь в Вавилоне

Суть страсти – неделимость; правда, с тем
Предчувствием рождаешься потери,
Что всякий раз в слияние двух тел –
В единственное – до конца не веришь.

Как будто человек один проник
В другого – и пытается разведать,
Кто там, во тьме, его судьбу хранит?
И есть ли он за гранью зла и света.

Затем на части распадётся речь,
Сводя словарь до торопливых жестов –
Не там ли, где им вместе умереть,
Вновь одиноким на верху блаженства.

10.10.2017

1 октября в Новом Джерси

Повторяя принцип построения аккорда,
опадают листья, превращая сад в сонату,
а затем дождь с громом возникают анакондой,
то есть, здесь простая оговорка – канонадой.

Влажный ветер, в мёртвые затянувшись петли,
льёт живую воду в дыры чёрных окон,
и карниз прозрачней школьной чашки Петри,
что, всегда забытая, лежит после урока.

На вербальном уровне туча просит вербу
не цепляться кроной, дать умчаться в дали;
стоит только вслушаться: всё, как учит Вебстер,
то есть, здесь простая оговорка – всё из Даля.

10.01.2017

Капризы нелётной погоды

Если бы не столь плотные облака,
долетел бы до солнца этот Икар
и о чём бы мы вспоминали тогда,
будь хэппи-энд , а не над Критом беда.
Кто б тогда видел, как плакал Дедал?

Брейгель бы не написал никого,
кто бы отметил: «Как факел, вон
Летит нечто по небу вниз!» –
Если бы тучи в тот полдень бриз
Разогнал, кто бы вспомнил сегодня о них.

08.18.2017

Оконный проём

На рассвете майские громкие птицы
поют в раскрытое окно моей спальни –
видимо, всё это и было задумано,
как вокальные партии, впечатляющие
высокими голосами солистов, и хор,
в котором уху не дождаться басов:
в тот миг, когда рыбаки забрасывают сети,
гаснут фонари на утренних улицах,
а мусорщики потрошат гулкие баки,
в кронах рождается чудо колоратур,
виртуозные дуэты срываются с ветвей,
птичьи трели переплетаются в трио
и звучный хор из теноров и баритонов
с янтарными вкраплениями сопрано,
с дисконтами, облученными рассветом,
потрясает невероятным мастерством.
Можно даже войти в эту полифонию
подражательным свистом – и птицы
на миг затихнут, а затем продолжат
концерт, не признав в тебе своего;
можно воплями, не боясь разбудить
спящих соседей в их жилищах,
испугать птиц, заставить их замолчать
на время, но затем они продолжат
концерт, позабыв о странных криках:
для того и существует окно, чтобы
отделить утренний неумолчный хор
от постороннего, одинокого зрителя;
чтобы это наполненное звуками,
медленно покидающими звездами,
освещенное с востока пространство
оставалось в себе и в безопасности,
оставалось недостижимым, неспетым
тобой, непостижимым, бездонным,
ограниченным оконным переплетом –
пока не закончится этот концерт
пока не закончится этот концерт
пока не закончится этот концерт

05.28.2017

Сказочная история

Человек увлечённо размахивал крыльями,
Пролетая над городом в полдень любезный –
Может, снизу его как Икара восприняли,
Может, приняли за покорителя бездны.

Сбоку сердце технично мотором работало,
Воздух бился в подкрылки струёю проточной:
Он летел, вдохновленный волшебной субботою,
Как в полотнах Шагала был счастлив – и точка.

Вмиг ракетный расчет генералом был поднят,
«Цель, блядь, азимут сто девяносто пятнадцать!»,
Пеленг сразу всё вычислил, вплоть до исподнего –
И пальнули, чтоб каждый не мог там шататься.

ПВО, долг защитника правильно выполнив,
Развернуло стволы и, солярки добавив,
Зорко в небо смотрело, коль странные выпады
По субботам случаются. Вместо Дня бани.

05.21.2017

Это любовь

Ты – границы стена, замурован в тебе пистолет,
я к тебе подползаю, срывая чеку у гранаты:
колосится пшеница, а значит трудящимся хлеб
будет в новом году, если все завершится как надо.

Застит пот оба глаза: «Живи, ты ведь бог, – мудрецы
намекали, – один!», – эта схватка надолго продлится:
птицы низко летают, а значит к озимым птенцы
будут в гнёздах, коли всё по плану в финале случится.

В отдалении порт, там играет корабль на трубе,
удаляясь по небу расплывчатым облаком к югу:
если нам повезёт и всё сложится верно в судьбе,
то мы оба удачно должны уничтожить друг друга.

В этой битве одно никогда не бывает из двух,
плод любви изнутри разрывает, как только он вызрел –
и разносит гранату такой оглушительный звук,
будто в ужасе, что пистолетный рождается выстрел.

05.19.2017

Мечта

У меня есть мечта неосуществимая,
она противоречит законам физики,
она противоречит смыслу здравому
и просто обычному житейскому опыту,
скорее, не мечта, а счастливый сон
про то, как все книги из домашней
моей библиотеки научились летать –
любого веса, объема, размера,
и после смерти их владельца,
а в завещании так и будет сказано:
после смерти окна открытыми
оставить, – книги взлетают с полок
и поначалу неумело, как птенцы,
размахивая быстро-быстро обложками,
раскрывшись всеми страницами сразу,
боясь провалиться в воздушные ямы,
шелестя всеми страницами робко
на невероятно опасном сквозняке,
вылетают из комнаты в раскрытое окно,
их корешки обжигает солнечный
первый в парящей жизни луч,
их страницы яростно треплет первый
встреченный в их судьбе ветер,
они бросают прощальный взгляд
в оконный проём родной комнаты,
их книжного гнезда с пустыми полками
в тут же осиротевших пыльных шкафах –
и разлетаются стремительно кто куда,
по каким-то, хочется верить, другим
домашним библиотекам, где хозяева еще
живы, где их ждут, встретят, протрут,
поставят на полку с другими книгами,
где они забудут о том, что умеют
летать, потому что никогда не должны
книги летать, они не могут летать,
ведь не их это книжное дело – подражать
птенцам и, как птицы, следовать ветру
в мечтах ли, во сне, тем более наяву,
хотя у них не останется иного выбора:
они вряд ли будут интересны моим
детям в их виртуальных мирах,
они вряд ли понадобятся моим соседям,
которые не читают по-русски, да и
в России соседи вряд ли обратили бы
внимание на гору выброшенных книг
на грязном тротуаре после того,
как книги вынесли из квартиры умершего –
прижизненное издание Александра Блока,
«Крикъ» Бунина издания 1921 года,
в суперобложках три тома Борхеса,
альбом из отдельных листов Чюрлёниса,
масса альбомов по изобразительному искусству,
«Поэтический словарь» Квятковского 1966 года,
трехтомник Осипа Эмильевича Мандельштама,
«Ардисовский» двухтомник Александра Введенского,
Гийом Аполлинер из серии «Литпамятники»,
совписовские фолианты Хлебникова и Ходасевича,
энциклопедия «Самиздат века» с «Русскими
в Нью-Йорке», журнал «Клуб и художественная
самодеятельность» август 1987-го с первой
публикацией в СССР Дмитрия Ал. Пригова,
«Орфоэпический словарь», «Словарь ударений»
и четырехтомник Даля, обменяный на
макулатурных нескольких Морис Дрюонов
на книжном «чёрном рынке» в Херсоне,
пятитомники Пастернака и Набокова,
«Встречи с Мейерхольдом» 1967 года,
рассказы Платонова, купленные в сельпо
в забытом богом райцентре Подмосковья,
с автографом Микушевича «Средневековый
бестиарий» и «Урания» с автографом автора,
«Воровские словари», подаренные В.Козловским,
«Рок-посевы» с дарственной Севы Новгородцева,
собрание философских сборников Ad Marginem,
рассыпающиеся книжки Еременко, Жданова,
Парщикова, Нины Искренко, Андрея Туркина,
что было важно в моей жизни, и остаётся
важным, пока жив, и никому не будет
интересным, никогда и никому вообще,
когда меня не станет, то есть, когда
меня не станет вместе с моими книгами,
поэтому у меня есть мечта – несбыточная,
невоплотимая о том, чтобы книги мои
научились летать, когда-нибудь смогли
оттолкнуться от полок и улететь в открытое
окно, и лететь над тротуарами, пешеходами,
городским транспортом и жилищами,
лететь куда угодно, лишь бы им
не потеряться, лишь бы их не выкинули
в мусор, лететь все дальше и дальше
от забвения, лишь бы им
спастись.

05.14 2017

* * *

Я не настолько разумен и бдителен,
чтобы решиться работать водителем
танка, такси или рефрижератора:
так получилось, что это не надо мне.

И не настолько люблю происшествия,
чтоб пешеходом по улицам шествовать –
на перекрёстке в толпе, в жарком вареве
жертвой «на жёлтом» стать жуткой аварии.

Видимо, был я рождён, чтоб спокойненько
Выйти, карьеру построив, в покойники,
ибо ходить у курносой в подельниках –
значит, служить сибаритом, бездельником,

значит, гимнастике прямохождения,
чтобы по полю пройти притяжения,
я не напрасно учился, и прочему…
Веря в последней строке в многоточие

05.13.2017

Маленькая баллада

Пока мы шли, поднимаясь в гору,
кто-то спускался с горы,
и сверху в белом плыл вечный Город,
и распевались хоры.

Нам путь казался тернист и сложен,
кто-то спускался с трудом,
и Город белый из света сложен
плыл сверху, и там был дом.

Луна освещала наш путь всё лучше,
свет для кого-то померк:
всю жизнь подниматься – такая участь,
кому-то спускаться всю смерть.

04.30.2017

* * *

Место, в котором мы жили, сплетались, трепались,
пели и пили сухое лет тридцать назад –
там же сегодня на карте, его, так сказать,
годы забвенья покрыли костьми, черепами,
белой густою травой сросся пол с потолком
в наше отсутствие, ибо туда ни ногой
с тех самых пор, по причине того, что с другой,
и потому, что то место уже ни о ком,
и потому, что ужасны могильные плиты:
мы невозвратны – бросает от этого в дрожь,
только всё там же, должно быть, лежит твоя брошь,
та, что в апреле, кружась, закатилась под плинтус.

04.23.2017

Невстречи

Что-то в прошлом далёком такое было –
надо только внимательнее вчитаться:
ржавый воздух, как выцветшие чернила,
на какой-то, из юности, автостанций
без названия, с нишей пустой буфета,
с пассажирами в полночь, со скрипом кресел,
(так читай побыстрее – сейчас об этом!),
с сотней запахов той привокзальной смеси
из тоски, ожидания, пищи, пота,
с одиноким «Икарусом» у платформы
(так вчитайся – оттуда посмотрит кто-то
и неслышно прошепчет под шум мотора),
с одиноким анфас женским ликом, с очень
долгим взглядом, как будто давно знакомым
(так припомни: уже наступила осень
или позднее лето лежало в коме?),
с ощущением, что в этот миг промчались
с этой женщиной годы, не став судьбою,
в неслучившихся радостях и печалях
между ней отношения с тем тобою
(так всмотрись: где-то в прошлом сигнал автобус
подаёт и отходит, шурша, к конечной):
между нами тогда не сложилось, чтобы
быть вдвоём, с той поры безымянным, вечность.

04.22.2017

* * *

Она смотрела в зеркало – за ней,
вернее, перед ней, застыли тени:
еще знакомый с детства сад теней,
сон декораций из живых растений,
что вырос вместе с ней, но стал велик
для узкой рамы, чтоб считаться фоном,
как будто содержанию велит
с годами время становиться формой.

И пустота из верхнего угла,
как занавес, замедленно сползала,
и становилась тенью, что была
длинней пространства зрительного зала,
где пыль от рампы долго по лучу
стекает в задние ряды партера,
чтобы опять погладить по плечу
её – из строчки в этом тексте первой.

04.16.2017

* * *

Сейчас спаслись. Лишь скрылся под водой
последний колесничий фараона,
теперь везде – и поперёк, и вдоль,
отсель, как говорится, и досель –
одни рабы еврейского закона:
«Веди нас безоглядно, Моисей!»

Ты наш владыка и во всём указ,
стегай нас плетью, четвертуй, не милуй,
казнить захочешь – мы воспримем казнь
с рабам присущей радостью, как дар,
и в братскую возьмём его могилу:
«Веди нас безоглядно, государь!»

Владей народом, беспощаден будь,
мы с трепетом любой приказ приимем,
а бунтовать начнём – погасишь бунт,
пусть годы кровь от страха в жилах стынет.
«Вы, – он сказал, – не заслужили Имя!»
И сорок лет водил их по пустыне.

04.11.2017

* * *

Разрыв причинно-следственных связей,
потеря «если» при отсутствии «то»:
свобода – когда ты в любой из пустот,
которые вместо европ или азий.
«Ты этого от меня хотел?» – и тот,
кто поэтической речью прекрасен,
ответит, подводя поэтапно итог
твоим дням. И заснёт на короткой фразе.

04.02.2017

Первый день апреля

Был сверху знак – с неделю ливнями
по Новой Англии, что больше
по площади Ливана с Ливией
и части Чехии плюс Польша.

Дождь падал сморщенными лужами –
земля страдала, как у Босха,
не овладев защитой Лужина
и боевым единоборством.

Выл ветер по-кошачьи, серою
играя тучей, словно мышью;
вся возбуждённая амперами,
дрожала ветка гладкой мышцей.

И клин летел по небу камерно,
диагональ чертя, без цели
как будто, отражаясь в карем
зрачке, днём первого апреля.

04.01.2017

* * *

В небе крыльями ласточка себя листала,
как страницами ветром раскрытая книга –
и семейство сугробов в конце квартала
эпилог краткий мартовский прочитало,
где истаяло с первым апрельским мигом.

Там всё длится далёкий забытый вечер:
в нём из детского сборника, слог за слогом,
дочке долго читает рассказ человечек,
полусонную обнял её за плечи –
лет истаявших много назад. Очень много.

03.27.2017

К концу марта

В бело-выпуклых кочках постепенно весна набухала –
их подушками пальцев, если можешь, читаешь по Брайлю;
вдоль карниза сосулек всё прозрачней и тоньше бокалы,
и с утра незаметно по краям от тепла их убрали.

Там, где лист пожелтевший на всю зиму застыл за роялем,
звук рапсодии звонче – и к нему устремляется голубь
с влажной веткой масличной: снова с неба он ветку роняет,
с высоты наблюдая как она распускается долу.

Оплывая, сугробы вновь под ключ отдают свою талость,
как случалось и в прошлом, – возникают фигуры в пространстве
в тех же позах, в которых, заморозив, зима их застала,
повторяя те фразы, что всю зиму талдычили в трансе.

Между ними проходишь – и подснежник по-мартовски робкий
на пути возникает, наглотавшийся звуков капели,
и понять невозможно, что грядёт с неизбежностью рока,
и, покуда все смертны, что увидеть уже не успели.

03.19.2017

* * *

От желания жить появляются дети, идея
о бессмертии, книга о вкусной здоровой пище,
мысль о том, чтобы плыть за руном золотым в Колхиду,
одинокая, на берегу исчезая из виду,
не вдова, чья планида теперь верить в чудо, надеясь,
что живым возвратится домой – пусть калекой, пусть нищим.

От желания жить опускаются звёзды в колодцы
и в простор океана, чтоб сразу теплеть в отражениях,
выпадая из чёрного в небе квадрата без рамы –
и растёт под луной очертанье небесного храма,
ослепительный контур в ночи проплывает без лоций,
как оружие массового, для всех душ, притяжения.

Оттого этот глобус вращается, чтоб возвращаться
и когда-то во время уйти, ведь ты узами брака
или тленным бессмертием связан с десятой музой –
безнадёжно безносой, как и тот человеческий мусор,
что и шанкром сражён, и как вирус другим домочадцам.
Но Сивиллы вещали о том, и дельфийский оракул.

03.18.2017

Переход на летнее время. 2017

Сам себе простор создаёт уют,
сам же и пожнёт, что в себя посеял:
если есть река, то течёт на юг;
где стоит сугроб – там сегодня север.

Из пустынь песок до небес течёт,
«часовой» – всегда значит «механизм»,
где деталь – судьба, но она не в счёт,
испаряясь вверх, разлагаясь снизу.

Там шуршат кроты и поют киты,
для удобства слой выгнут атмосферный –
в нём полно ходов в виде пустоты,
чтоб по ней толкать к яйцеклеткам сперму.

Накрывает след на песке волна,
пеной набросав очертанья бездны:
чтоб совсем уйти жизнь нужна одна,
и один простор в виде арабески.

03.12.2017

Залив Лонг-Айленд

Как стадион под гол заглатывает
болельщиков разъятой глоткою –
Залив с утра в глаза заглядывает
своими яхтами и лодками.

К буйку подводные течения
подводят косяки представиться
и днём зеркальное свечение
находит под водой пристанище.

А ночью всплыв спиной, залитою
чешуйчатой дорожкой лунною,
под звёздами плывёт Залив на юг,
нагнав волну руками-дюнами.

Лица не увидать – он, плавая
один в Атлантику и далее,
в который раз откроет главное:
им созданное мироздание.

03.04.2017

* * *

Вспоминать о приметах прошедшего – кресло качать,
хрустнуть пальцами, горло прокашлять, уставиться в стену:
«Есть над сущим – несущая горе и ужас печать,» –
Разрабатывать тему.

Помня, как чья-то память в тебе бесконечно болит,
полететь вдоль границы земного и сферы небесной,
как по чёрному небу случайно оживший болид –
шестьдесят лет над бездной.

02.19.2017

* * *

Между нами, похоже, туман в не один парсек,
Разделяет нас, если ты есть, многоточие зрения:
Ты божественно сед, я в глазах небосвода – берсерк,
Результат ненаучных трудов на шестой день творения.

Я вести не могу диалог, я к нему не готов,
Подскажи по-отечески тему ударными гласными –
Я, возможно, пойму, и, наверное, вспомню потом,
Снова жабрами воду цедя и орудуя ластами.

Всё опять позабыв, близоруко вернусь к тебе.
«Хочешь жить?» – ты задашь мне вопрос в наступившем молчании.
Я привычно кивну, не надеясь приставшее «без»
В «безответной любви» удалить. И пожмёшь ты плечами.

02.18.2017

* * *

Падает снег, проходя очертанья предметов,
Свойство придав незаметности
Каждой детали и дали заснеженной местности,
Став для кого-то приметой.

Падает снег, отражаясь в зрачке мелким ситом:
Взгляд в пустоту насекомого
Выявит в месте утраты пейзажа искомого –
Вьюгой свиваемый свиток.

И пешеход, самый верный ненастью читатель,
В адских погодных условиях
Всеобъясняющее видит первое слово – и
Так этим утром некстати.

02.11.2017

* * *

Звёзд, говорят астронавты, примерно, пять-шесть мириад,
если на них посмотреть, свой корабль ненадолго покинув,
выйдя в загадочный космос – созвездия пялятся в спину,
сверху глядят или снизу, в глаза немигая глядят:
так одиноко, вздохнут астронавты, что звёздам не рад.

Там, говорят астронавты, везёт, если ты пейзажист –
вся целиком панорама в полёте смещается сразу
в каждом мгновении; твой же, единственный в космосе разум,
не успевает всё это в единственный ребус сложить
и не помогут ни опыт, ни разом прошедшая жизнь.

Смерть, говорят астронавты, совсем не загадка: легко,
долго летишь в невесомости не вертикально, не сидя,
даже не лёжа, как будто к бездонным отверстиям сита
или сачка; и как выстрел, что дальше забвеньем влеком –
мимо десятки в мишени, девятки… Теперь «в молоко».

02.04.2017

* * *

А ты идешь к стене и видишь тень –
она растет в стене тебе навстречу,
как и всегда, и как обычно с тем,
чтоб провести с тобой сегодня вечер.

Что и понятно: столько лет вдвоём –
зеркальны жест, молчание, поступок,
и так привычно верить – не умрём,
когда погаснет свет и тьма наступит.

02.01.2017

Древний Египет. Дорога в бессмертие

Мумия не разлагается – это ль не счастье!
Жизнь, как внезапно зажатый дверьми пассажир,
едет всё дальше вперёд, ко второму зачатью,
вместе со всеми, с кем в прежней, догробной, прожил.
В верхнем чертоге встречает на троне Осирис,
фоном – плита в иероглифах. Ра, глядя в щель,
головы птичьи и львиные позолотило
и из нубийского желтого камня пилон,
часть мозаичного пола с сюжетом из «Книги
Мёртвых», настенные сцены – твоей ли судьбы? –
что яркой темперой кисточками из волокон
пальмы нетленной раскрасили писари форм.
Боги! Все храмы Египта ведут и дороги –
к высшему Храму, где жизнь продлевают тебе
в вечность, и там, на земле, оттого ты был счастлив
все эти годы, что знал: равной смерти нет лжи.
Каждый из города в город, от храма к другому
храму идет по Та-Мери – Любимой Земле,
к небу, в котором привычный египетский гомон –
В Млечном пути эхом, в Млечном пути, в Млечном, в Мле…

01.22.2017

* * *

                                      «… Снег выпал только в январе…»

Белым ветром заснежено утро,
Засыпает дома и дворы –
Городская невзрачная утварь
Превращается в полночь в дары,
Обретает значение фона:
С верой в метод ошибок и проб,
Он придаст очертаньям балкона
Свой излюбленный образ – сугроб.

Словно мастер накладывать маски
Мягким гипсом – накроет дома,
Весь квартал кристаллической массой
Из мешков с этикеткой «Зима».
В белой магии – весть о простуде,
Но застывший на улице мим,
Побелевший под взглядом – о чуде,
Позже, в марте, случившимся с ним.

01.08.2017